Только я нашел незапертую дверь, как собаки решили нападать. Ха! Как они удивились, когда я захлопнул дверь прямо у них перед мордами — хорошая дверь, металл крепкий. Снаружи я слышал их дурной лай, но останавливаться и отвечать им не стал. Вокруг была темнота. Я нашел лестницу и стал подниматься. Ступенек было много, лестница все поворачивала и поворачивала, так что у меня уже кружилась голова. Наверху обнаружилась другая дверь — нашарив ручку, я повернул ее. Теперь я очутился в небольшой вытянутой зале — с одной стороны была бронзовая дверь без ручки. Может быть, имелось магическое слово, ее открывающее, но этого слова у меня не было. Я повернулся к двери на противоположной стороне залы. Замок был сломан. Я открыл ее и вошел.
Внутри таились несметные богатства. Бог, живший здесь, наверное, был очень могущественным. Первая комната служила небольшой передней. Я задержался в ней, рассказал духам места, что пришел с миром, а не как вор. Когда мне показалось, что уже достаточно и они меня услышали, двинулся дальше. Какое изобилие! Даже почти все стекла уцелели — всё как раньше. Огромные окна, выходившие на город, не разбились и даже не треснули, хотя уже много лет были покрыты пылью и грязными разводами. На полу лежал ковер, краски его почти не выцвели, а кресла оказались мягкими и глубокими. По стенам были развешаны картины, странные и прекрасные — мне запомнился букет цветов в банке: если подойти близко, не видишь ничего, кроме кусочков краски, а если отойти, можно подумать, что цветы сорваны только вчера. Странно было на душе, когда я смотрел на эту картину — и на стоящую на столе фигурку птицы из какой-то плотной глины, так эта фигурка была похожа на наших птиц. Повсюду были книги и письмена, многие на языках, которые я не умел читать. Здесь, должно быть, жил мудрый бог, носитель многих знаний. Я решил, что мне можно здесь находиться, потому что и я искал знания.
Но все-таки было не по себе. Место для мытья, но без воды — может быть, боги мылись воздухом. Место для приготовления еды, но без огня, и хотя там стояла специальная машина, непонятно было, как в ней разжигать огонь. Не было ни свечей, ни ламп — были какие-то штуки, похожие на лампы, но в них ни масла, ни фитилей. Все эти предметы были магическими, но я дотронулся до них и остался жив — магия давно их покинула. Вот, скажем: там, где мылись, на одной штуковине было написано «Горячая», но наощупь она горячей не была — а на другой было написано «Холодная», но и она не была холодной. Должно быть, магия их была сильна, но вся она уже ушла. Непонятно — ведь боги могли все. Жаль, что я так и не знаю, что произошло.
Затхло, сухо и пыльно было в этом доме богов. Я сказал, что магия ушла, но это не так: она ушла из магических предметов, но не покинула сам дом. Я чувствовал вокруг себя духов, они нависали надо мной. Никогда раньше мне не приходилось спать в Мертвом месте — а сегодня мне предстояло заночевать здесь. Стоило только подумать об этом, как язык присох к горлу, хотя я всей душой тянулся к знанию. Я чуть было не сбежал обратно вниз по лестнице, к собакам, но удержался.
Не успел я обойти все залы, как опустилась темнота. И когда опустилась темнота, я вернулся в большую залу, выходившую окнами на город, и развел огонь. В ней было место под костер и ящик с дровами, хотя, по-моему, в этой зале они не готовили еду. Завернувшись в ковер, я заснул перед огнем, — сморила усталость.
А теперь послушайте, что такое настоящая магия. Я проснулся среди ночи. Когда я проснулся, костер уже погас и было холодно. Мне казалось, что вокруг звучат шепоты и голоса. Я закрыл глаза, чтобы не впустить их в себя. Может, кто-то скажет, что я снова заснул, но мне думается, что не спал. Я чувствовал, как духи выуживают мой дух из тела, как рыбак выуживает леской рыбу.
Зачем мне лгать о моем опыте? Я — колдун и сын колдуна. Если духи, как говорят, водятся в небольших Мертвых местах неподалеку от нас, каковы же те духи, что обитают в великом Месте богов? И разве им не хотелось бы поговорить? После стольких лет? Я чувствовал себя рыбой, пойманной на удочку. Я вышел из тела — я видел, как мое тело спит перед холодным очагом, но это был не я. Меня вытащили наружу, чтобы я посмотрел на город богов.
Должно было быть темно, потому что стояла ночь. Но темно не было. Повсюду был свет — линии света, круги света, размытые пятна света — и десять тысяч факелов не сотворят подобного. Само небо светилось — звезды были едва видны, скрытые сиянием неба. «Сильная магия», — подумалось мне, и я затрепетал. В ушах моих словно рокотали бурные реки. Я понимал, что вижу город таким, каким он был при живых богах.
Это было восхитительное зрелище, о да… Я не смог бы ничего увидеть, если бы находился в своем теле — тело бы не выдержало. Повсюду двигались боги, пешком и на колесницах — сонмы богов, не поддающиеся счислению, так что колесницами были забиты все улицы. Себе на радость боги превратили ночь в день — они не имели привычки ложиться спать вместе с солнцем. Шум, производимый их движением, был подобен шуму множества вод. Невероятно, сколько всего они умели — невероятно, сколько всего они сотворили.
Я глянул в другое окно — могучие ветви мостов были восстановлены, и по ним на восток и на запад проходили дороги богов. Боги не знали покоя, вечно находились в движении! Они прорыли туннели под реками, они взлетали в воздух. Недоступными нашему уму орудиями они вершили титанические труды — ни один уголок земли не мог от них скрыться, ибо если они чего-то желали, своим повелением они вызывали желаемое с другого конца света. И непрестанно, в труде или отдыхе, когда они пировали или предавались любви, в ушах у них звучал грохот — пульс гигантского города, мерный, как биение человеческого сердца.
Счастливы ли они были? Что для богов счастье? Они были величественны, они были могущественны, они были прекрасны и ужасны. Я глядел на них и на их магию и чувствовал себя ребенком — еще чуть-чуть, казалось мне, и они снимут с неба луну. За мудростью их крылась еще большая мудрость, и за знанием — еще большее знание. И тем не менее, не все, что они делали, было хорошо — даже мне это было заметно — и все же мудрость их росла до тех пор, пока царил мир.
А потом я видел, как рок обрушился на них, и это было невыразимо страшно. Обрушился на них, когда они бродили по улицам города. Мне случалось попадать в стычки с «лесными» — я видел, как умирают люди. Но тут было по-другому. Когда боги сражаются с богами, они пользуются неведомым нам оружием. С неба валился огонь и туман, отравляющий все вокруг. Это было время Великого пожарища и Разрушения. Они сновали по улицам своего города, как муравьи, — бедные боги, несчастные боги! А потом начали падать башни. Кто-то спасся — лишь немногие. Так гласят легенды. Но даже когда город превратился в Мертвое место, еще много лет отрава оставалась в земле. Я видел, как все произошло, я видел, как они умирали. На растерзанный город упала тьма, и я зарыдал.
Все это я видел. Видел так, как рассказал, хотя я и не находился в своем теле. Когда утром я проснулся, то был голоден, но поначалу не думал о голоде, в таком смятении было мое сердце. Я знал, почему возникли Мертвые места, но не мог понять, почему так получилось. Мне казалось, так быть не должно, они же владели такой магией! Я бродил по дому в поисках ответа. В доме было много для меня непонятного — но я обязан был разобраться, я колдун и сын колдуна. Так чувствуешь себя ночью на берегу великой реки, когда нет света, указывающего путь.
И тогда я увидел мертвого бога. Он сидел в кресле у окна, в комнате, куда я еще не заходил, и в первую секунду мне почудилось, что он жив. Потом я обратил внимание на кожу его руки — она походила на высохшую шкуру. В комнате за плотно закрытой дверью было жарко и сухо — наверняка именно поэтому он сохранился в таком виде. Поначалу я боялся подойти — но потом страх покинул меня. Он сидел, одетый в одежды богов, и смотрел на город. Он был ни стар, ни молод — я не мог бы назвать его возраст. Но на лице его читалась мудрость и великая скорбь. Он не стал бы убегать. Он сел у окна и смотрел, как умирает его город — а потом умер и сам. Но лучше потерять жизнь, чем душу — и по его лицу было видно, что душа его не погибла. Я знал, что если дотронусь до него, он распадется в пыль — и все же на лице его светилась непобежденная воля.
Вот и весь мой рассказ, ибо тогда я понял, что он человек — тогда я узнал, что они были людьми, не богами или демонами. Это великое знание, его тяжело произнести вслух и тяжело поверить в него. Они были людьми — свернувшими на темный путь, но людьми. У меня больше не было страха — я не страшился идти домой, хотя дважды я отбивался от собак и один раз меня два дня преследовали «лесные люди». Когда я снова увидел отца, я молился и обрел очищение. Он дотронулся до моих губ и груди и произнес:
— Ты уходил мальчиком. Ты возвращаешься мужчиной и колдуном.